Карета остановилась в двух кэсэ от замка, если считать по объездной дороге, по извилистой тропинке было, конечно, меньше. Дверца распахнулась и Хозяйка вышла из экипажа, что-то проговорила кучеру и тот скрылся за поворотом немного попыливая и поскрипывая этим чудным передвижным средством. Хозяйка редко ездила в карете, всё больше верхом, или просто гуляла пешком, видимо сказывался окружающий горный пейзаж, в котором передвижения четырёх-колёсных транспортных средств были порой весьма проблематичны.
Слепые окна будто заподмигивали друг другу, завидев приближение девушки, которая столь уверенно шла в сумерках по неровной тропинке, что не удивительно, ведь там ей был знаком каждый сантиметр. Главный вход был скорее заброшенным, через него уже длительное время не ступала нога человека. Окна замка всегда были темны, лишь изредка в них мелькал огонёк свечи, их редко будили, ещё реже вытягивали из зимней спячки. Поэтому замок всегда казался покинутым, грустным или спящим. Но он любил играть с лучами солнца, он любил солнце, любил луну, правда последняя была более редкой гостьей. Хозяйка поднялась на предпоследнюю маленькую площадку и оглянулась на запад. Там далеко, где-то на линии горизонта виднелось море, солнце последним лучом окрасило его в золотисто сероватый цвет, и оно казалось огненной лентой отделяло небо и землю. Вообще отсюда, с высоты далеко не птичьего полёта, всё казалось емного подругому. И зачем только люди селятся так далеко и высоко? Ведь для нормальной жизни здесь достаточно суровые условия, и добираться попробуй. И всегда ... одиночество. Но ... этот вид, этот прекрасный вид невозможно променять ни на что другое. Это было бы кощунством. Правда ... замок вспомнил одну Печальную Деву, которая однажды приходила к Хозяйке. Она долго любовалась видом из окон, а под конец не могла понять, как может быть не страшно смотреть вниз. Она всё боялась разбиться. А Хозяйка смеялась Этот звонкий радостный смех ... как редко он его слышал, но как сладок он для него был. И сейчас Замок грустил, когда Хозяйка уехала, и что-то щемило его сердце, что пряталось где-то в глубине переходов, когда он наблюдал, как она смотрит на запад. Долго смотрит, не отрываясь от линии горизонта, и обмолвилась она как-то о Башне, совершенно случайно, её почти не видно отсюда, но Замок знал о ней, знал давно, только молчал. Это был его мир, непредназначенный для людей. Но он радовался, даже этому, ибо улыбка Хозяйки была дороже всего на свете. И вот, наконец, она, наглядевшись на угасающий горизонт, подошла к двери, где светлячки уже давно вились возле козырька, чтоб в наступающем сумраке осветить вход.
Старинный ключ повернулся в замочной скважине, тихо скрипнули петли. "Надо бы смазать", - мелькнула мысль. Светлячки закружились и разлетелись, исчезая в уже ночном воздухе. Хозяйка провела рукой над ближайшим факелом, будто собрала что-то в ладонь, улыбнулась, шепнув заветные слова, и появившемся маленьким огоньком разожгла факелы, один за другим. Коридор наполнился дивными отблесками и приятным потрескиванием. Она прошла в заллу и села у камина. Накинув на плечи шаль, долго сморела, как завороженная на огонь.
- Знаешь, - обратилась она ко мне, - не хватает только одного - она нежно и лукаво улыбнулась, она совсем недавно стала так улыбаться, - может не совсем одного ... его рук и ... наверно, горячего глинтвейна.
Она всегда разговаривала со мной, я был для неё живым, это меня всегда радовало. А она тем временем подолжала:
- Это так здорово, после ожидания в холодных стенах, на подоконнике, с книжкой в руках, увидеть его, гулять вместе по вечереющим улицам ...
Этот блеск в глазах, этот голос, наполненный чем-то до боли приятным ...
- Маленькими глотками пить глинтвейн из белых кружет тонкого костяного фарфора, следить за отблесками свечи в его глазах ....